Во времена своей юности Симона часто посещала кинотеатры, чтобы хоть как-то убить время и поменьше находиться в постылом интернате для деток богатеньких людей. Больше всего ее тянуло к лентам, в которых герои переходили грань от ненависти до любви. Сама она не раз представляла, как будет переступать ее в дальнейшем. Человек, сидящий у нее в гостиной, внушал ей ненависть, но до любви было далековато: Симона почти дрожала от злобы и отвращения при виде своего старого знакомого. Ему не требовались никакие приглашения, его приход нельзя было предугадать, но без этого ожидания Симоне жилось бы гораздо проще. Да и это знакомство было сложно причислить к желанным и тем, которыми она могла бы гордиться.
Если бы природа одарила ее братца большим умом. Если бы Симона меньше беспокоилась о своих родных. Если бы. Если. Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения, и пришлось ей раз в жизни побыть отзывчивой сестрой.
Она только свыклась с новым местом работы, начала наконец всех узнавать в лицо - жизнь входила в новый вираж. Но за поворотом ее ожидала встреча с прошлым, которую, как и многое в нашей жизни, нельзя было предугадать. Симона выходила из метро и не заметила, как от одной из колонн отделилась тень и молча направилась за ней. Лишь на подступах к подъезду силуэт дал знать о себе и о своем преследовании:
-Симона... Симона, подожди немного! - и она остановилась как вкопанная. Симоне не пришлось гадать, кто бы это мог быть. Фраза была произнесена по-французски, да ещё и с характерным для Бретани акцентом. Не оставалось никаких сомнений - голос принадлежал одному из ее братьев, увы, прошло не так много времени, чтобы она успела забыть его.
Дальнейшие полчаса, проведенные в ее хибарке, сильно пошатнули ее собранную вновь по кусочкам жизнь. Собственно, Симона не могла представить, что ее способностей созидателя хватило бы на долгое время (и то если бы жизнь не внесла коррективы), но мадемуазель никак не могла предположить, что все сложенное рухнет так скоро. Да ещё и от рук ее братца, не самого любимого родственника с берегов далекого Ла-Манша.
Он сбивчиво рассказывал о том, как попал в Нью-Йорк, как здесь решил заработать легких денег и как вдрызг проигрался в карты, причем большую часть его истории занимало описание чертовски страшных людей, которые убьют меня, Симона, убьют, им это легко, как сплюнуть. Девушка не хотела смотреть на брата и вперила взгляд в пол, молча слушая его рассказ, не пытаясь заполнить паузы. В это время братец, несомненно, ожидал хоть какой-либо реакции, чтобы решить, как построить свой рассказ дальше - пугать, просить или напоминать о родстве.
Но Симона слушала его не прерывая. И девушка была готова поклясться, что прожила бы ещё долго без французского, не слыша всего того, что излагал ей брат. А он от описания своих злоключений перешел, наконец, к тому, зачем пришел.
-Симона... Симона, они не убьют меня, если ты им окажешь услугу, - произнес он словно в сторону, пытаясь не смотреть сестре в глаза. У Симоны все похолодело внутри, и у нее чуть не вырвалось вслух - да ты охерел в конец, братец! Какими могут быть эти услуги, предположить было несложно. Ее брат, наблюдая за ее замешательством, поспешил заверить, что от нее потребуются лишь услуги врача - кое-где подлатать, иногда наложить там парочку швов, ну, че вы, врачи, там ещё делаете.
Но у Симоны не отлегло от сердца. Потеря работы, потеря свободы, потеря жизни в конце концов - вот возможная цена помощи, о которой ее просила тень из прошлого (уж лучше бы он ввек не появлялся). Но, скрепя сердцем, Симона согласилась. Каждый день она пыталась спасти жизнь хотя бы кому-нибудь из своих пациентов, а тут ее просит о помощи брат. Пускай он не самый близкий человек на свете, пускай и без него Симоне жилось прекрасно, но родственные узы их по-прежнему связывают. Да и все остальные члены семейства Лакруа никогда бы не простили ей этого.
Симона коротко согласилась. Брат поблагодарил ее без долгих излияний, но в его тихом мерси было достаточно много теплоты. Вдобавок он сообщил, что те люди сами найдут ее и расскажут о своих условиях "сотрудничества". Наутро он исчез, словно встречи и не было никогда. Тревога Симоны за свою и за его дальнейшую судьбу не улеглась, но девушка решила, что пока будет жить и работать как ни в чем ни бывало, а в случае чего сможет обратиться в полицию. Как ни крути, моя работа - спасать людей, а убивать, надеюсь, не придется.
Так и было до этого момента. Без приглашения и без уведомления внезапно в ее квартире появлялся высокий черноволосый мужчина - иногда один, иногда в компании личностей под стать ему. Он редко говорил что-либо, а его раненые спутники и подавно, но Симоне целиком хватало его наблюдения. Врач и так должен всегда помнить об ответственности, а тут ещё и мерзкий тип постоянно (хоть и ненавязчиво) дает знать о том, что он внимательно следит за каждым ее действием. В конце процедуры он чаще всего отмачивался, изредка бросал явно издевательское мерси, и Симона все время чувствовала смесь страха и отвращения.
Сегодня было достаточно трудно представить, что потребовалось ему - он явился сам и, похоже, не стремился посвятить Симону в свои планы. Пусть на его стороне сила, на моей же будет неожиданность - он ведь тоже не знает, что я могла бы выкинуть.
Девушка присела на старом диване, сложив руки, и молча уставилась на неожиданного и явно нежданного гостя.

Симона могла бы ему ответить, о, она бы ему многое сказала. Но девушка предпочла промолчать, тем более что на обмен репликами не было времени - ее ночной гость заметно бледнел, а рубашка пропитывалась кровью - от самодельного жгута больше не было никакой пользы. Хотя ход правильный, если хочется сохранить свою жизнь. Сейчас Симоне нужно было принять меры, чтобы она могла сохранить свою и непутевого братца. Рана была колотой, о том, как она появилась, можно было и не расспрашивать - с равным успехом можно было бы обратиться к стене или разговаривать с диваном. Нежданный гость мог, вопреки своим привычкам, и съязвить, и соврать с три короба - это все равно не помогло бы делу. А времени нельзя было терять, и Симона не медля притянула нужные инструменты, обработала руки и принялась за рану. Обычно она предупреждала своих пациентов о возможных болевых ощущениях, своего ночного гостя она не жалела, ни о чем не предостерегала и щедро обрабатывала дезинфицирующими средствами, не жалея ни содержимого, ни своего пациента. Ей работалось легко - от привычной ответственности, которая всякий раз давила на нее при работе с больными, боязни ошибиться не было и следа - Симоне было попросту наплевать на своего гостя. Хотя она и контролировала всю ситуацию, памятуя о том, что если он истечет кровью на ее диване, проблем у нее появится предостаточно.
Когда кровотечение было остановлено, рана обработана и надежно зашита, Симона предприняла отчаянную попытку. Попытку спастись от этого внезапно ей навязанного рабства. Корысть не была ее слабым местом, она была готова и бесплатно зашивать любые раны, только бы человек остался в живых, но связываться с малоприятной компанией, членов которой явно нельзя было отнести к законопослушным гражданам, ей вовсе не хотелось. А о сроках предоставления услуг, о тарификации ее рабочих часов не заикнулся ни брат, ни ночные гости в дальнейшем. Надежд на то, что кто-нибудь из соседей вызовет полицию на почве подозрений, не оставалось. Ведь остальные жители не отличались особенной бдительностью, да и сами, похоже, не хотели связываться с копами - представители закона ещё вынудят жилье покинуть, пусть даже и такое. Поэтому мадемуазель могла рассчитывать только на себя. Что ж, если ей не повезет, пострадает только она.
-Сколько ещё визитов мне стоит ожидать? Мне не сложно зашивать раны, но конвейер, боюсь, я не потяну, - спросила своего пациента Симона. Рисковать ей было нечем, а умирать явно не всем суждено в своей постели. - Мой брат ни при чем, и, мне кажется, я уже выполнила свою часть сделки, - это были едва ли не первые слова, которые девушка произнесла в его присутствии, помимо восклицаний по ходу дела. Возможно, ей, как врачу, стоило дать напутствия о том, как обеспечить должный уход за раной. Или напомнить, что без визита в больницу ему в следующий раз придется более худо. Но Симона промолчала - то ли из мелочной мстительности, то ли из-за уверенности в том, что ночной гость отмахнется от ее рекомендаций. Она лишь молча уставилась на него, ожидая ответа. Хуже уж вряд ли будет - словно мантру она твердила себе.